Неточные совпадения
Раскольников до того устал за все это время, за весь этот
месяц, что уже не мог разрешать теперь подобных вопросов иначе как только одним решением: «Тогда я убью его», — подумал он в
холодном отчаянии.
Нагасаки на этот раз смотрели как-то печально. Зелень на холмах бледная, на деревьях тощая, да и холодно, нужды нет, что апрель,
холоднее, нежели в это время бывает даже у нас, на севере. Мы начинаем гулять в легких пальто, а здесь еще зимний воздух, и Кичибе вчера сказал, что теплее будет не раньше как через
месяц.
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший
месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря. Утро было
холодное. В термометре ртуть опустилась до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Вследствие того что весна здесь наступает поздно, староверы пашут только в мае, а косят в августе. Та к как лето туманное и
холодное, то хлеба созревают тоже поздно. Уборка их производится в конце сентября, а иногда затягивается и до половины октября. Все овощи, в особенности картофель, растут хорошо; не созревают только дыни и арбузы. Период цветения растений и созревания плодов по сравнению с бассейном Уссури, на одной и той же широте, отстает почти на целый
месяц.
Он не острит отрицанием, не смешит дерзостью неверия, не манит чувственностью, не достает ни наивных девочек, ни вина, ни брильянтов, а спокойно влечет к убийству, тянет к себе, к преступленью — той непонятной силой, которой зовет человека в иные минуты стоячая вода, освещенная
месяцем, — ничего не обещая в безотрадных,
холодных, мерцающих объятиях своих, кроме смерти.
Обыкновенно они бывают защищены от
холодных ветров, и в то время как на соседних горах и трясинах растительность поражает своею скудостью и мало отличается от полярной, здесь, в еланях, мы встречаем роскошные рощи и траву раза в два выше человеческого роста; в летние, не пасмурные дни земля здесь, как говорится, парит, во влажном воздухе становится душно, как в бане, и согретая почва гонит все злаки в солому, так что в один
месяц, например, рожь достигает почти сажени вышины.
Быть может, под ее влиянием многие
холодные люди стали жестокими и многие добряки и слабые духом, не видя по целым неделям и даже
месяцам солнца, навсегда потеряли надежду на лучшую жизнь.
Агафья попотчевала ее такими славными
холодными сливками, так скромно себя держала и сама была такая опрятная, веселая, всем довольная, что барыня объявила ей прощение и позволила ходить в дом; а
месяцев через шесть так к ней привязалась, что произвела ее в экономки и поручила ей все хозяйство.
Прошел для Розанова один прелестный зимний
месяц в
холодном Петербурге, и он получил письмо, которым жена приглашала его возвратиться в Москву; прошел другой, и она приглашала его уже только взять от нее хоть ребенка.
Она томилась, рвалась, выплакала все глаза, отстояла колени, молясь теплой заступнице мира
холодного, просила ее спасти его и дать ей силы совладать с страданием вечной разлуки и через два
месяца стала навещать старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась сестрою Агниею.
Это история женщины, доведенной до отчаяния; ходившей с своею девочкой, которую она считала еще ребенком, по
холодным, грязным петербургским улицам и просившей милостыню; женщины, умиравшей потом целые
месяцы в сыром подвале и которой отец отказывал в прощении до последней минуты ее жизни и только в последнюю минуту опомнившийся и прибежавший простить ее, но уже заставший один
холодный труп вместо той, которую любил больше всего на свете.
Вышел народ, схватили Прокофья, посадили в
холодную. Мировой судья присудил на 11
месяцев в тюрьму.
С одной стороны, она производит людей-мучеников 2, которых повсюду преследует представление о родине, но которые все-таки по совести не могут отрицать, что на родине их ожидает разговор с становым приставом; с другой — людей-мудрецов, которые раз навсегда порешили: пускай родина процветает особо, а я буду процветать тоже особо, ибо лучше два-три
месяца подышать полною грудью, нежели просидеть их в «
холодной»…
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили
месяцы, когда сидел я без обеда, в
холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
Хозяева перешли в теплую, а юнкеру за три монета в
месяц отдали
холодную хату.
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать
холодной ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был
месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но
месяц еще не показывался.
Сестра билась в судорогах, руки ее царапали землю, поднимая белую пыль; она плакала долго, больше
месяца, а потом стала похожа на мать — похудела, вытянулась и начала говорить сырым,
холодным голосом...
В груди Лунёва как-то вдруг выросла пустота — тёмная,
холодная, а в ней, как тусклый
месяц на осеннем небе, встал
холодный вопрос: «А дальше что?»
— Отчего вы переменились? — сказала она тихо. — Отчего вы не бываете уже так нежны и веселы, как на Знаменской? Прожила я у вас почти
месяц, но мне кажется, мы еще не начинали жить и ни о чем еще не поговорили как следует. Вы всякий раз отвечаете мне шуточками или холодно и длинно, как учитель. И в шуточках ваших что-то
холодное… Отчего вы перестали говорить со мной серьезно?
Красный свет вечерней зари оставался еще на половине неба; еще домы, обращенные к той стороне, чуть озарялись ее теплым светом; а между тем уже
холодное синеватое сиянье
месяца становилось сильнее.
Первое время материнское чувство с такою силой охватило меня и такой неожиданный восторг произвело во мне, что я думала, новая жизнь начнется для меня; но через два
месяца, когда я снова стала выезжать, чувство это, уменьшаясь и уменьшаясь, перешло в привычку и
холодное исполнение долга.
Я, прижавшись к углу, смотрела в окно на далекие светлые поля и на дорогу, убегающую в
холодном блеске
месяца.
Осень. Вечер.
Месяц светит. Внутренность двора. В середине сенцы, направо теплая изба и ворота, налево
холодная изба и погреб. В избе слышны говор и пьяные крики. Соседка выходит из сеней, манит к себе Анисьину куму.
На самом краю слободы стояла небольшая юртенка. Из нее, как и из других юрт, поднимался высоко-высоко дым камелька, застилая белою, волнующеюся массою
холодные звезды и яркий
месяц. Огонь весело переливался, отсвечивая сквозь матовые льдины. На дворе было тихо.
Прошел еще
месяц. Attalea подымалась. Наконец она плотно уперлась в рамы. Расти дальше было некуда. Тогда ствол начал сгибаться. Его лиственная вершина скомкалась,
холодные прутья рамы впились в нежные молодые листья, перерезали и изуродовали их, но дерево было упрямо, не жалело листьев, несмотря ни на что, давило на решетки, и решетки уже подавались, хотя были сделаны из крепкого железа.
Месяц холодный тебе не ответит,
Звезд отдаленных достигнуть нет сил.
Холод могильный везде тебя встретит
В дальней стране безотрадных светил.
Мне припомнился август
месяц в нашей деревне: день сухой и ясный, но несколько
холодный и ветреный; лето на исходе, и скоро надо ехать в Москву опять скучать всю зиму за французскими уроками, и мне так жалко покидать деревню.
Был
холодный, дождливый вечер, в конце июня
месяца, который в этом году весь выстоял сырой и
холодный. В гостиной у Стрешневых собралось маленькое общество: тетка с племянницей да Устинов со старым майором.
Прошло два
месяца после того, как Ашанин оставил Кохинхину, унося в своем сердце отвращение к войне и к тому
холодному бессердечью, с каким относились французы к анамитам, — этим полудикарям, не желавшим видеть в чужих пришлых людях друзей и спасителей, тем более что эти «друзья», озверевшие от войны, жгли деревни, уничтожали города и убивали людей. И все это называлось цивилизацией, внесением света к дикарям.
А я-то, глупая, чуть не девять
месяцев огорчала его то молчаньем, то
холодным безучастьем…
Получила от него два письма Катенька, одно другого
холоднее; в последнем писал он, что раньше трех
месяцев ему нельзя воротиться, и звал невесту в Петербург, обещая до свадьбы окружить ее такою роскошью, таким довольством, каких она и понять не может.
В стороне от
месяца над сопкой, очертания которой в ночной тьме чуть были заметны, ярко блистал Юпитер. Со стороны северо-западной тянуло
холодным, резким ветром. Он сначала резал мне лицо, но потом оно обветрилось: неприятное ощущение быстро исчезло, и на смену ему явилось бодрящее чувство.
Рассвет застал меня в состоянии бодрствования.
Месяц был на исходе. Все мелкие звезды, точно опасаясь, что солнечные лучи могут их застать на небе, торопливо гасли. На землю падала
холодная роса, смочив, как дождем, пожелтевшую траву, опавшую листву, камни и плавник на берегу моря.
Подлец будет вам напевать, что вы красавица и умница, что у вас во лбу звезда, а под косой
месяц, а я вам говорю: вы не умны, да-с; и вы сделали одну ошибку, став не из-за чего в
холодные и натянутые отношения к вашему мужу, которого я признаю большим чудаком, но прекрасным человеком, а теперь делаете другую, когда продолжаете эту бескровную войну не тем оружием, которым способны наилучше владеть ваши войска.
Пообедали. Все были печальны и молчаливы. Темнело. Токарев вышел в сад. Вечер был безветренный и
холодный, заря гасла. Сквозь поредевшую листву аллей светился серп молодого
месяца. Пахло вялыми листьями. Было просторно и тихо. Токарев медленно шел по аллее, и листья шуршали под его ногами.
Месяцев через пять-шесть, на какой-то писательской панихиде на Волковом кладбище, я на мостках лицом к лицу встретился с Михайловским. Поклонился ему. Он с
холодным удивлением оглядел меня, как бы недоумевая, кто этот незнакомый ему человек, потом поспешно поднес руку к шляпе и раскланялся с преувеличенною вежливостью, как будто так и не узнал.
Поезд еще стоит почему-то, и Юрасов прохаживается вдоль вагонов, такой красивый, строгий и важный в своем
холодном отчаянии, что теперь никто не принял бы его за вора, трижды судившегося за кражи и много
месяцев сидевшего в тюрьме. И он спокоен, все видит, все слышит и понимает, и только ноги у него как резиновые — не чувствуют земли, да в душе что-то умирает, тихо, спокойно, без боли и содрогания. Вот и умерло оно.
Каждый из нас должен прочесть кусок прозы и стихи, как нас учил эти четыре
месяца «маэстро». Мы волнуемся, каждый по-своему. Я вся дрожу мелкой дрожью. Маруся Алсуфьева шепчет все молитвы, какие только знает наизусть. Ксения Шепталова пьет из китайского флакончика валерьяновые капли, разведенные в воде. Лили Тоберг плачет. Ольга то крестит себе «подложечку», то хватает и жмет мои пальцы
холодною как лед рукою. Саня Орлова верна себе: стиснула побелевшие губы, нахмурила брови, насупилась и молчит.
Около меня, на пригорке, сидели и разговаривали три девки из нашего табора — Донька Коломенцова, Настасья и Аленка. Внизу был Гремячий ключ,
холодный, чистый, как слеза; ручеек журчал в осоке, впадая в зацветшую сажалку; на узкой плотине стояли три старые ивы, и над ними светился серп молодого
месяца.
Прошел целый
месяц со дня моего поступление на драматические курсы.
Холодная студеная осень уже вступила в свои права.
— Стой! Оправься. Слуги мои верные! Ночь пала,
месяц за горы сгинул, карабахский конь задыхается. Не иначе, как нам на бивак до рассвета располагаться придется. Скидавай тюки, закусим по малости, утро вечера мудренее… Ночь
холодная, жертвую по чарке на кажного, — боле не могу, потому вокруг небезопасно.
Прекрасным, благодатным
месяцем стал для него
холодный, дождливый октябрь!
Я не говорю, что всякий, кто хочет принести помощь голодающим, должен непременно поехать и поселиться в
холодной избе, жить во вшах, питаться хлебом с лебедой и умереть через два
месяца или две недели, и что всякий, кто не делает этого, тот не приносит никакой помощи.